Виктор проснулся от тишины. Несколько секунд лежал, глядя в потолок, пытаясь понять, что не так. А потом дошло – Ольги нет. В квартире непривычно пусто, только тикают часы на кухне да шумит лифт за стеной.

Как она сказала вчера? «Хочу отпуск. От тебя.» Просто и спокойно, будто сообщила прогноз погоды. И он не нашелся, что ответить – стоял, как дурак, в дверях кухни, глядя на её прямую спину в этом новом красном платье, на высокий хвост, открывающий шею.

Валя тогда быстро засобиралась, а Ольга провожала её как ни в чем не бывало. Потом вернулась на кухню, начала убирать чашки. Он смотрел на её точные, уверенные движения и не узнавал – будто другая женщина поселилась в его доме.

В ванной он столкнулся с собственным отражением: помятое лицо, щетина, растерянный взгляд. В шкафчике непривычно пусто – исчезли баночки и тюбики, которые всегда раздражали своим количеством. Остались только его бритва, лосьон после бритья, дезодорант.

– Я у Вали поживу, – сказала она вечером, складывая вещи в небольшую сумку. – Ей все равно одной тоскливо в трехкомнатной.

– А мне, значит, не будет? – вырвалось у него.

Она подняла глаза – спокойные, чужие: – А ты хотел свободы. Вот и проверишь, каково это – быть по-настоящему свободным.

Он смотрел, как она складывает белье, книги, косметичку. Аккуратно, методично – как делала всё в их совместной жизни. Хотел спросить «почему?», но язык не поворачивался. Да и что тут спрашивать? Сам ведь начал эту историю с отпусками.

В спальне опустела половина шкафа. В ванной исчез халат. На кухне не осталось любимой чашки. Она убирала следы своего присутствия – не демонстративно, а буднично, словно готовилась к этому давно.

На работе Михалыч встретил его непривычно серьезным взглядом: – Что-то ты сам не свой сегодня, Вить. Случилось чего?

Виктор молча смотрел в окно. За стеклом все те же тополя, то же здание проходной, привычный заводской двор. Только внутри что-то надломилось.

– Ольга ушла. К подруге пожить.

– Как это? – Михалыч даже привстал. – Из-за твоей поездки, что ли?

– Говорит, тоже хочет отпуск. От меня.

Михалыч помолчал, потом осторожно произнес: – Знаешь, иногда шаг назад – это самый верный способ разбежаться. Точно тебе это надо?

В кабинете Виктор попытался сосредоточиться на бумагах, но строчки расплывались перед глазами. Вспомнилось вдруг, как познакомились – он тогда часто «случайно» заходил в колледж, где она только начала преподавать. Молодая, яркая, она читала лекции с таким увлечением, что даже самые отъявленные двоечники слушали, раскрыв рты.

«Знаешь,» – сказала она однажды, когда они допоздна сидели в пустой аудитории, – «я хочу написать книгу. О современной литературе, но не занудную, а живую. Чтобы читалась как роман.»

Когда она успела перестать мечтать? Когда её глаза утратили тот особенный блеск? И главное – почему он не заметил?

Вечером в пустой квартире было особенно тоскливо. Он включил телевизор – просто для шума. Открыл холодильник – пусто, только банка маринованных огурцов да заветренный сыр. Раньше Ольга всегда готовила с запасом на пару дней вперед.

Сын позвонил ближе к ночи: – Пап, ты как там? Мама сказала, что вы… решили отдохнуть друг от друга.

– Нормально, – он стоял у окна, глядя на огни ночного города. – Просто небольшая пауза. Всем иногда нужно пространство.

– Ага, – в голосе сына слышалось сомнение. – Слушай, может, к нам заедешь? Димка по тебе соскучился.

– Завтра, ладно? – Виктор потер переносицу. – Сейчас голова не варит.

После разговора он долго сидел в темноте. В голове крутилось: «Отдохнуть друг от друга». Как будто можно отдохнуть от части себя.

Утром его разбудил звонок из министерства – внеплановая проверка. На совещании он путал цифры, забывал имена. Михалыч то и дело подсказывал, выручал. После работы уговорил пойти в бар – впервые за много лет.

– Знаешь, что самое паршивое? – Виктор крутил в руках стакан с минералкой. – Я ведь правда думал, что мне нужна свобода. А теперь её столько, что хоть в окно выбрасывай.

Вечером он все-таки поехал к сыну. Димка встретил его радостным визгом, с порога потащил смотреть новый планшет. Виктор смотрел на сына и и думал, про себя – того, прежнего, когда все только начиналось. Когда они с Ольгой были молодыми, спорили о книгах до хрипоты, строили планы…

– Пап, – сын проводил его до машины. – Знаешь, мама ведь тоже к нам заходила сегодня. Другая какая-то стала. Живая.

– В смысле?

– Ну… помнишь, она все хотела на курсы записаться? Английский там, или йога… я уж не помню, если честно. А потом вечно откладывала – то я маленький был, то ремонт, то ещё что-то. А сейчас записалась. И в театр ходит. И книжку какую-то пишет.

Виктор вспомнил – точно, была у неё мечта написать книгу о современной литературе. Когда она успела об этом забыть? Когда они оба успели забыть о том, какими были?

Возвращаться в пустую квартиру не хотелось. Он проехал мимо дома, потом еще круг, еще один. Город готовился ко сну – гасли окна, пустели улицы. Возле книжного магазина горел одинокий фонарь. Когда-то они часто заходили сюда после работы – Ольга выбирала новинки, он делал вид, что это слишком долго, но на самом деле любил смотреть, как она перебирает книги, рассказывает про авторов…

Он притормозил, вышел из машины. Сквозь витрину был виден знакомый профиль – Ольга стояла у полки с современной поэзией, листала какой-то сборник. В красном платье, с новой стрижкой – незнакомая, красивая, свободная.

Над дверью звякнул колокольчик. Она обернулась – и на секунду в её глазах мелькнуло что-то похожее на растерянность.

– Витя? Ты что здесь делаешь?

– Книгу хотел купить, – соврал он первое, что пришло в голову. – Про современную литературу.

Она помолчала, разглядывая его будто впервые.

– Зачем?

– Чтобы понять… – он запнулся. – Чтобы понять, о чем ты хотела написать свою книгу.

В воскресенье он поехал на дачу – один. Калитка встретила знакомым скрипом. Участок уже зарос сорняками, прошлогодняя листва лежала неопрятными кучами. У крыльца одиноко торчали тюльпаны – те самые, которые Ольга сажала прошлой осенью.

«Здесь будет цветник», – вспомнил он её слова. Каждый год она что-то планировала, мечтала, раскладывала на земле камешки, размечая будущие клумбы. А он только кивал – некогда, потом, да зачем столько возни?

В домике пахло сыростью и запустением. На столе – пыльная чашка. Прошлогодний календарь на стене, исчерканный записями: «полить пионы», «обрезать смородину», «купить удобрения»…

Он взял лопату, вышел в сад. Начал перекапывать землю под будущие грядки – как делал каждую весну. Земля была тяжелой, влажной. Работа шла медленно, но он упрямо вгрызался в почву, словно пытаясь докопаться до чего-то важного.

Зазвонил телефон – дочь.

– Пап, ты где? Мы с Димкой к тебе заехали, а дома никого.

– На даче.

– Один? – в её голосе прозвучало удивление.

– Грядки копаю.

– Пап… – она помолчала. – Я маму вчера видела. В театре.

Он замер с лопатой в руках:

– И как она?

– Знаешь, она там с коллегами была. Что-то обсуждали, спорили… Я давно её такой не видела. Она раньше всегда такая была – на лекциях, со студентами. А потом как-то…

– Потускнела, – закончил он за неё.

– Да. А сейчас будто снова загорелась.

После разговора он сел на старую скамейку у забора. Достал сигареты – впервые за много лет захотелось курить. В соседнем саду играла музыка, молодой женский голос что-то напевал. Он вспомнил, как Ольга пела, когда они только поженились. У неё был красивый голос, чистый, звонкий. Когда она перестала петь?

Небо затягивало тучами. Накрапывал дождь, но он не уходил в дом. Сидел, курил, смотрел на пустые грядки. Вспоминал, как они планировали здесь беседку, качели для внуков, большой цветник… Столько планов – и все откладывали на потом.

В кармане завибрировал телефон. Сообщение от Ольги: «Заеду за вещами. Ты сегодня дома будешь?»