Мне в детстве очень не повезло с семьёй. И я искренне верила в то, что моя собственная семья — я, Кирилл и наш гипотетический ребёнок, — будет если не идеальной, то, хотя бы, хорошей. Думала, что мы будем любить друг друга и уважать. Думала, что мы вместе пройдём через любые трудности.
Но всё вышло совсем не так, как я хотела.
Расскажу для начала о моей семье. Отца у нас с сестрой, Ксюшей, не было. Мать присутствовала где-то на периферии, но по большей части занималась нами бабушка по маминой линии.
Жили мы на пособия и на те деньги, что давала бабушка. Мать перебивалась редкими заработками, но в основном сидела без работы. Всё, что ей в жизни было интересно, — это тусовки. Она любила гулять допоздна, встречаться с мужчинами, развлекаться, а мы с Ксюшей были для неё балластом, который мешает жить на полную катушку.
С Ксюшей у нас довольно большая разница в семье — аж десять лет. Вроде бы отец один — так мать говорит. Но я этого мужчину никогда не видела. Знаю только, что иногда мать приносила домой деньги, взявшиеся из ниоткуда, но с равным успехом их мог давать как наш отец, так и любой другой человек.
С Кириллом мы познакомились, когда я ещё училась в университете, и почти сразу же начали встречаться. Кирилл был старше меня на девять лет, и мне это очень понравилось. Я подумала: взрослый, обстоятельный, готовый брать на себя ответственность — именно такой мужчина мне, не встречавшей адекватных мужчин, и нужен.
Однажды, когда прошло всего полгода с начала наших отношений, Кирилл заявил:
— Чего попусту время тянуть — давай жениться. Вместе жить будем, а там и дети пойдут.
Я встретила это предложение с восторгом. Я буду нормальной женщиной — живущей с мужчиной в официальном браке, а не как моя мать, которая всю жизнь свободной птицей порхала по чужим судьбам!
Мы быстренько сыграли свадьбу. С моей стороны присутствовала бабушка и Ксюша, а матери было некогда — она ушла в очередной загул, после которого потом ляжет лицом в подушку и будет лежать несколько недель. А затем всё по новой: вечеринки, развлечения и общение со всеми подряд, кроме родных детей.
У Кирилла тоже не было отца — только мама, Ирина Андреевна. Я переживала, что она начнёт меня клевать, но наши отношения сложились немного иначе: я стала для неё ведром, в которое можно сливать слёзы, жалобы и прочий негатив. Приходя в гости, она не пыталась учить меня обслуживать мужа, как это обычно, по рассказам моих знакомых, делают свекрови. Вместо этого она садилась за кухонный стол, брала чашку чая, которую я ей наливала, и принималась сетовать на жизнь.
— Тяжко мне живётся, — вздыхала она. — Зарплата крохотная, кушать нечего. Ходить тяжело, работать тяжело… Сплю по ночам плохо… Уснуть не могу, встаю с трудом. Даже хлебушка иногда не на что купить.
— Так давайте я вас к врачу запишу, — предлагала я. — Мы с Кириллом оплатим, отвезём вас.
— Да не надо, куда мне врача… эти врачи сейчас — сплошь вредители.
Работала она уборщицей в парикмахерской. Работы там было немного, платили соответственно, но на все мои предложения помочь ей устроиться на новое место она также отвечала отказом.
— Да куда мне перемены… дожить бы свой век…
Любила она эти драматичные паузы, которые иначе, чем многоточием, не передать. Как будто в театре на подмостках стоит и играет пьесу Шекспира. Я ничуть не умаляю её реальных проблем: да, жизнь — штука тяжёлая. Да, Ирина Андреевна уже не молода. Но ведь мы реально могли ей помочь! В чём смысл пустого нытья, если решать проблемы ты не готов?
Меня это прям выводило из себя. Я месяц за месяцем слушала её излияния, которые часто превращались в поток слёз, и терялась в навязываемом мне чувстве растерянности и беспомощности. У меня уже не оставалось сил и энергии на то, чтобы раз за разом утешать Ирину Андреевну, говорить, что всё наладится, отпаивать её успокоительным. Кирилл-то особо не напрягался — ему мамины концерты были до фени. Ну и жалко мне её было, а жалость — тоже разрушительное чувство. Подтачивает тебя изнутри, портит настроение, питается твоей энергией.
К тому же, у меня было своих проблем полно. Речь, конечно, о Ксюше. Хотя — не только о ней, но не буду забегать вперёд.
Мама ей последнее время совсем житья не давала. С ней и раньше было нелегко: мы с детства были предоставлены сами себе, бабушка ведь не могла с нами сутками сидеть. Но теперь маме вдруг захотелось поиграть в строгую родительницу, и она начала изводить Ксюшу требованиями и запретами. А Ксюше уже четырнадцать, она вступила в пубертатный возраст, ей нужно учиться, заводить друзей, выбирать профессию. Поздно уже обращаться с ней как с трёхлетним ребёнком.
Она часто звонила мне вся в слезах и умоляла забрать. Но я не могла, пока училась. А теперь я окончила университет, жила с мужем и могла себе это позволить. Наверняка в опеке встали бы на мою сторону, если бы как следует разобрались в проблемах нашей семьи… но тут возникла новая проблема — собственно, сам муж.
Он был категорически против того, чтобы Ксюша переезжала к нам.
— Мы своих детей должны воспитывать, — говорил он, — а не детей твоей кукушки-матери. Пусть сама воспитывает. Ты этой Ксении сестра, а не мать.
Он, конечно, был в этом прав — я всего лишь сестра. Но как можно бросить родного человека в столь трудный период? Кроме того, как Ксюша могла помешать нашим собственным планам на детей? Мы в браке-то прожили всего полтора года, детей сию минуту заводить не собирались. Ксюша подрастёт, поступит куда-нибудь учиться — бабушка обещала помочь с деньгами, — и съедет.
Кирилл, однако, ни в какую не желал это понимать. Почему-то он считал, что несовершеннолетняя девочка в нашей съёмной квартире — это какой-то невыносимый ужас, мириться с которым ни один нормальный мужчина не будет.
— Это ребёнок, — пыталась я до него достучаться. — Просто беззащитный ребёнок, которого третирует мать.
— И этот ребёнок — не твоя забота, — грубо отвечал он.
Стычки у нас с Кириллом происходили не только из-за Ксюши. Я сразу после университета устроилась на работу — получала не очень много, но рассчитывала в дальнейшем на повышение. Кирилл же работать не любил. Ходить на работу для него было тяжело, он предпочитал погулять с друзьями — чем и занимался по вечерам, пока я сидела и, глядя на часы, ждала его.
— Мне тяжело, — говорил он, когда я попрекала его бесконечными гулянками. — Должен же я как-то расслабляться. Ты ж мне не помогаешь.
— Я-то не помогаю? — обиженно спрашивала я. — Кто развлекает твою мать, пока ты ходишь по увеселительным заведениям? Я. Кто тоже работает, чтобы в семье было больше денег? Я. Кто занимается всем бытом, от стирки до готовки? Тоже я. И в чём же я тебе не помогаю?
— Могла бы гулять со мной, как раньше, — отвечал он.
— Я тогда училась, у меня было больше свободного времени и меньше проблем.
— Вот именно! — восклицал он. — Ты со своими проблемами совсем про мужа забываешь. А мне внимание нужно. Носишься со своей сестрой, как курица с яйцом. А я мужчина, мне жена нужна.
Я потом долго размышляла на эту тему. Решила даже, что сама виновата, и что Кирилл прав. Он ведь женился на весёлой общительной девушке, значит, я обязана всё это ему дать.
Какое-то время я пыталась вести ту же жизнь, что и он: ничего не делать по дому, только прожигать жизнь с друзьями, но мне быстро это надоело. Друзья у Кирилла были скучными, грязь в доме я не любила, а если я не готовила еду, то никто другой этим не занимался.
Так всё вернулось на круги своя: я с головой ушла в работу и быт, помогала по возможности бабушке и Ксюше, выслушивала бесконечные жалобы Ирины Андреевны, а Кирилл в это время отдыхал.
— Пользы от тебя никакой, — сказала я однажды, когда он пришёл домой за полночь, воняя перегаром. — Одна я бы лучше справлялась. А ты даже деньги в дом не приносишь.
Его мои слова очень обидели, разразился скандал. Я потом долго сидела на кухне, ела печенье, чтобы хоть как-то поднять себе настроение, и пыталась понять, в какой момент моя жизнь свернула не туда. Неужели Кирилл всегда был таким: недалёким, ленивым, эгоистичным мужчиной? Неужели я повелась на возраст и нафантазировала себе всё остальное?
