— Узнала, — тихо ответила Маша. — На той фотографии, свадебной… Я её случайно нашла, когда помогала вам зимой вещи разбирать. Она в коробке лежала, с письмами…
— В той самой коробке? — Алла Викторовна побледнела еще сильнее. — Значит, ты и письма… и дневник мой…
— Нет! — испуганно воскликнула Маша. — Я только фотографию видела, честное слово!
— А зря, — вдруг вмешалась Рита. — Зря не прочитала. Там много интересного… Про то, как наша мама-учительница на рынке торговала. Как перед богатыми покупателями выслуживалась…
Мальчик в школе унизил девочку 15 лет, сорвав с нее бюстгальтер. Узнав, мама девочки сделала это…
Читайте также:
Мальчик в школе унизил девочку 15 лет, сорвав с нее бюстгальтер. Узнав, мама девочки сделала это…
— Замолчи! — Игорь шагнул к сестре. — Хоть сейчас не начинай!
— А что не начинай? — Рита уже не сдерживалась. — Правду все должны знать! Как мы с мамой из грязи в люди выбивались! Как я её учила себя держать, одеваться, говорить… Чтобы не стыдно было в приличном обществе появиться! А эта… — она ткнула пальцем в Машу, — решила всё разрушить! Своими дешёвыми подарками, своей показной скромностью…
— Уйди — произнесла Алла Викторовна. Тихо, но твёрдо. — Вон из палаты.
— Что? — опешила Рита. — Мама, ты что…
— Я сказала — вон! — Алла Викторовна вдруг сорвалась на крик. — Это ты! Ты всё разрушила! Моё счастье, мою семью… Всё своими советами, своими «стандартами»! А я, дура, слушала… Боялась опозориться перед твоими богатыми подругами…
Она задыхалась, но продолжала говорить:
— Я последний раз по-настоящему счастлива была? Когда мы с Витей в той хрущёвке жили! Когда в воскресенье всей семьёй пельмени лепили… Когда к нам соседи запросто заходили — чаю попить, поговорить… Когда…
Она вдруг схватилась за сердце:
— Воздуха… воздуха не хватает…
— Всем выйти! — скомандовал вбежавший врач. — Немедленно!
Их вытолкали в коридор. Рита, всхлипывая, метнулась к лестнице. Игорь рванулся было за ней, но баба Зина удержала:
— Пусть идёт. Ей тоже нелегко…
Маша прислонилась к стене. В голове стучала одна мысль: «Я виновата. Это я во всём виновата…»
— Нет, — словно прочитав её мысли, сказала баба Зина. — Ты здесь ни при чём, девочка. Это как нарыв прорвался. Давно должно было…
Из палаты вышел врач, на ходу снимая перчатки:
— Дочь? — кивнул он Маше. — Зайдите. Только недолго.
— Я не дочь, я…
— Иди, — подтолкнул её Игорь. — Она тебя звала.
Алла Викторовна лежала, опутанная проводами и капельницами. Но взгляд был ясный.
— Присядь, — она похлопала по кровати. — Разговор есть.
Маша осторожно присела на краешек.
— Ты прости меня, — вдруг сказала свекровь. — За всё прости. За эти три года… за каждую колкость, что я тебе сказала…
— Что вы, не надо…
— Надо, — Алла Викторовна накрыла её руку своей. — Знаешь, я ведь когда этот платок увидела… Вот этот, что ты подарила… Я сразу поняла — неспроста. У тебя же глаза точно такие же были, как у меня тогда… Когда я свой продавала.
Она помолчала:
— Я не платок продала тогда. Я себя продала. Свою душу… По кусочкам, по капле… Всё боялась, что кто-то увидит во мне ту девчонку из деревни…
— Не волнуйтесь, вам нельзя…
— Погоди, дай договорить. Я ведь потом этот платок искала. Годами искала… А когда нашла — денег не хватило выкупить. Он уже антикварным считался, дорогим… Вот тогда я и начала коллекцию собирать. Думала — заглушу этим пустоту внутри…
Она вдруг приподнялась:
Пришел домой – дочь плачет. Жена говорит: «Давай, расскажи папе, что ты удумала!»
Читайте также:
Пришел домой – дочь плачет. Жена говорит: «Давай, расскажи папе, что ты удумала!»
— А вчера поняла, когда ты мне этот платок принесла…
— Что?
— Что я всю жизнь не тем жила. Всё пыталась что-то чужое поймать, а своё — настоящее — потеряла…
В коридоре послышались шаги. Заглянула медсестра:
— Время вышло.
— Сейчас, — Алла Викторовна крепче сжала Машину руку. — Ещё минутку… Ты только скажи — простишь меня?
— Конечно, прощу…
— И ещё… — она говорила торопливо, боясь не успеть. — Там, в серванте, в дальнем углу… Коробка старая… Возьми её себе. Там всё моё… настоящее. Письма, фотографии… И дневник тот самый…
— Зачем?
— Чтобы поняла. Чтобы не повторила… И дочку свою научила…
Маша замерла:
— Какую дочку?
— Не притворяйся, — слабо улыбнулась Алла Викторовна. — Я же вижу, как ты по утрам бледнеешь… Как от запахов шарахаешься… У меня такое же было, когда Игорька ждала.
— Я никому не говорила… — прошептала Маша. — Даже Игорю…
— Боялась?
— Квартира съёмная… зарплата маленькая… А тут ещё этот скандал с платком…
— Глупенькая ты, — вдруг сказала Алла Викторовна без всякой злости. — Такая же, как я когда-то… Всё думаешь, о том, что люди скажут…
Она приподнялась на подушке:
— Я больше всего жалею только об одном — что внуков своих едва не лишилась. Из-за своей глупой гордости, из-за вечного страха показаться бедной…
В дверь снова заглянула медсестра, уже строже:
— Всё, заканчивайте!
— Позовите сына, — попросила Алла Викторовна. — Игоря.
Когда Игорь вошел, она посмотрела на него долгим взглядом:
— Сынок, помнишь тот домик в деревне? Бабушкин?
— Который ты продать хотела?
— Да… Не надо его продавать. Там хорошо будет… малышу.
Игорь непонимающе переводил взгляд с матери на жену:
— Какому малышу?
— Который у вас через семь месяцев будет, — улыбнулась Алла Викторовна. — Девочка, я думаю… Назовите её Аней. В честь моей прабабушки…
Она откинулась на подушку:
Этот день офис не забудет: Разъяренная жена начальника вышибла ногой дверь приёмной
Читайте также:
Этот день офис не забудет: Разъяренная жена начальника вышибла ногой дверь приёмной
— И к чёрту эту квартиру в центре. Продадим. Купим домик с садом… Большой, чтобы всем места хватило. Будем по выходным пельмени лепить… всей семьёй…
— Мама, тебе нельзя волноваться, — испуганно начал Игорь.
— А я и не волнуюсь, — она впервые за долгое время улыбнулась по-настоящему. — Я, знаешь ли, только сейчас поняла: счастье — оно ведь не в деньгах. И не в том, что люди скажут… Оно вот в этом — когда все вместе, когда по-простому, когда душа спокойна…
В коридоре послышались торопливые шаги. Вбежала запыхавшаяся Рита:
— Мама, прости! Я… Я сейчас в церковь зашла, свечку поставила…
— Иди сюда, — Алла Викторовна протянула руку. — Все идите. Садитесь рядом.
Она обвела взглядом их лица: — Вот сейчас, первый раз за много лет, я по-настоящему счастлива. Потому что всё наконец-то правильно. Всё как должно быть…
Эпилог. Три года спустя…
Маленькая Аня сидела на бабушкиных коленях и с любопытством разглядывала павловопосадский платок:
— Баб, а почему он такой яркий?
— Потому что особенный, — улыбнулась Алла Викторовна, расправляя яркие цветы на черном фоне. — Знаешь, сколько историй он может рассказать?
За окном шумел яблоневый сад. Тот самый, который они посадили той весной, когда переехали в новый дом. Просторный, одноэтажный, с большой верандой — специально такой выбрали, чтобы бабе Зине не нужно было по лестницам подниматься.
На кухне гремела посудой Рита — готовила свой фирменный пирог. После развода она наконец-то научилась готовить. И вообще, стала другим человеком — словно груз многолетнего притворства спал с её плеч.
— Мам, ты не видела закрутки? — заглянула Маша. — Хотела огурчиков к пельменям достать.
— В погребе посмотри, — отозвалась свекровь. — Там, где твои помидоры стоят.
Они теперь часто закрывали соленья вместе. Как-то само собой получилось — Маша поделилась маминым рецептом маринованных помидоров, Алла Викторовна достала старую бабушкину тетрадь с секретами засолки огурцов…
А тот самый дневник до сих пор лежал в спальне у Маши. Она перечитывала его иногда по вечерам — не чтобы бередить старые раны, а чтобы помнить: счастье не измеряется деньгами. Оно измеряется теплом семейных ужинов, смехом детей, тихими разговорами на веранде…
— Все к столу! — раздался голос Игоря. — Пельмени стынут!
— Сейчас, сынок! — Алла Викторовна поправила платок на плечах — тот самый, «дешёвый», который год назад стал причиной стольких событий.
— Знаешь, Анечка, а ведь этот платок — он волшебный.
— Правда? — глаза внучки загорелись.
— Конечно! Он помог нам всем понять самое главное…
— Какое главное?
— Что настоящая любовь не имеет цены. Её нельзя купить за все деньги мира. И нельзя продать — даже если очень нужно…
На веранде накрывали к ужину. Звенела посуда, пахло свежей выпечкой и пельменями. Баба Зина неторопливо раскладывала старые фотографии — теперь они больше не прятались по коробкам, а стояли в рамках на каминной полке.
— Мам, ты идёшь? — позвала Маша.
— Идём-идём! — Алла Викторовна взяла внучку за руку. — Знаешь, что я тебе скажу? Человек может потерять всё — деньги, положение, чужое уважение… Но если у него есть любовь близких — он всё равно богач. Самый богатый на свете…
А платок тот до сих пор хранится в их доме. И каждый раз, когда его достают, он напоминает: нет ничего дороже искренней любви и простого семейного счастья. Всё остальное — наносное, временное… А любовь — она навсегда.
