— Красивая, — кивнула она. — И как раз тебе к новым сапогам подойдет.
Юлия довольно улыбнулась, покрутилась перед зеркалом. В маленькой прихожей их старого дома шуба смотрелась чужеродно, будто залетевшая в курятник райская птица.
Двоюродные сестры внешне были похожи — обе светловолосые, с серыми глазами, доставшимися от бабушки.
Но если Екатерина выглядела скромно, то Юлия всегда выделялась — дорогой одеждой, украшениями, уверенной походкой единственной и любимой дочери.
— Тяжело ему, наверно, так мотаться каждую неделю, — сказала Екатерина, помогая сестре упаковать обновку.
— Устал, говорит, — Юлия поджала губы. — А что делать-то? Надо же деньги зарабатывать.
Там хорошо платят, нам с мамкой на все хватает. Квартиру мне в Туле присматривает, представляешь?
Екатерина представляла. Дядя Витя последние десять лет только этим и жил — чтобы у дочери все было.
Когда местную шахту закрыли, подался в Москву, на строительство метро.
Неделями жил в общежитии, работал по двенадцать часов, но домой возвращался с тугим кошельком и подарками.
Их поселок под Тулой словно застыл во времени — те же серые пятиэтажки, разбитые дороги, унылые палисадники.
Молодежь уезжала при первой возможности. Мужчины промышляли шабашками, женщины тянули дом.
Отец Екатерины, Анатолий, крутился на трех работах — и все равно концы с концами еле сводили.
— Катюш, картошку почисти! — донесся из кухни голос матери. — Максим с тренировки придет голодный.
— Иду, мам!
Надежда, мать Екатерины, хлопотала у плиты. Младшая Зойка сидела за столом, уткнувшись в учебник.
— Тетя Наташа опять в больницу не пошла, — вздохнула мать, помешивая суп. — Говорит, там кормят, значит, обойдется. А Витя лежит один как перст.
Екатерина замерла с картофелиной в руке.
— Как в больницу? Кто?
— Дядю Витю вчера с сердцем увезли, прямо с вокзала. До поезда не дошел. Ты разве не знала? Я думала, Юлька сказала…
Картофелина выскользнула из рук, глухо стукнулась об пол. Екатерина почувствовала, как к горлу подступает комок.
— Я к нему сейчас…
— Куда на ночь глядя? — всплеснула руками мать. — Утром сходишь. Я пирожков напеку, отнесешь. С капустой он любит.
Утром Екатерина встретила у больницы Юлию. Та выглядела непривычно растерянной, теребила ремешок новенькой сумочки.
— Папа какой-то серый весь, — пожаловалась она. — И врач говорит, лекарства нужны дорогие, а у нас таких денег нет…
Екатерина решительно толкнула тяжелую дверь приемного покоя.
— Пойдем к врачу. Узнаем, что именно нужно.
Молодой доктор говорил прямо и честно:
— Больница у нас небогатая. Необходимых препаратов нет. Нужно закупить самим, вот список. Сумма, сами видите…
Екатерина глянула на цифры и охнула — почти как папина зарплата за два месяца.
— У меня есть немного, — она повернулась к сестре. — Юль, у тебя же тоже отложено на море? Вместе наскребем…
Юлия отступила на шаг, прижимая сумочку к груди.
— Ты что? А как же отдых? Мы же собирались… И потом, эти лекарства могут не помочь, а деньги пропадут!
Они стояли у серой больничной стены, не замечая открытого окна палаты над головой.
Екатерина смотрела на сестру и не узнавала ее. Словно впервые видела — холеную, избалованную, не знавшую отказа.
— Это же твой отец, — тихо сказала она. — Который всю жизнь положил, чтобы ты ни в чем не нуждалась.
— Вот именно! — вспыхнула Юлия. — Он для меня старался! Он мой отец! А ты в наши дела не лезь!
Развернулась и быстро зацокала каблуками по асфальту. Екатерина еще долго стояла, глядя ей вслед.
Вечером она принесла пакет с лекарствами. Все свои сбережения сняла, у брата Максима занял — тот копил на новый велосипед. Отец молча добавил, ни о чем не спрашивая.
— Поправляйтесь, дядя Витя, — Екатерина осторожно погладила худую руку с торчащей иглой капельницы. — Мы вас ждем.
Виктор смотрел в потолок, не отвечая. По впалой щеке медленно катилась слеза.
Виктор выписался из больницы через две недели — осунувшийся, с потухшим взглядом, но живой.
Екатерина часто забегала проведать дядю, приносила бульон и свежие газеты. Юлия появлялась редко, присаживалась на краешек стула и молчала, теребя дорогой браслет.
— Что-то дочка притихла, — заметила как-то тетя Наташа, накрывая на стол. — Раньше щебетала без умолку, а теперь слова не вытянешь. Может, влюбилась?
Екатерина промолчала. Она-то знала истинную причину — тот разговор под окном больницы.
Дядя Витя все слышал, она поняла это по его глазам, когда принесла лекарства. В них плескалась такая боль, что хотелось отвернуться.
Он теперь почти не разговаривал с дочерью. Когда Юлия входила в комнату, утыкался в газету или делал вид, что дремлет.
А прежде не мог на нее надышаться — все «доченька» да «лапушка».
— Витя, ты бы с девочкой помягче, — увещевала жена. — Смотри, как она страдает.
— А я-то как страдал? — вдруг взорвался Виктор, отшвырнув газету. — Десять лет в Москве спину гнул, чтобы ей на хлеб с маслом хватало! И с икрой! И с балыком! А она… — он осекся, махнул рукой.
Тетя Наташа всплеснула руками:
— Господи, да что случилось-то? Объясни толком!
Но Виктор только поджал губы и отвернулся к стене.
Приближался день рождения Екатерины. Она не ждала ничего особенного — обычный семейный ужин, самодельный торт от мамы, скромные подарки или небольшая сумма в конверте.
Может, браслетик от брата — он давно присматривался к витрине в ювелирном.
Утром позвонил дядя Витя:
— Катюша, зайди ко мне сегодня. Дело есть.
Она застала его в гостинной — он сидел за столом, перебирая какие-то бумаги. Похудевший, в старом свитере, он казался меньше и суше, чем прежде.
— Садись, племянница, — он подвинул ей стул. — Разговор у нас будет серьезный.
Достал из ящика стола конверт, положил перед собой.
— Я, Катюша, всю жизнь для дочери жил. Думал — вот вырастет, выучится, квартиру ей куплю…
Копил помаленьку, каждую копейку откладывал. Три миллиона набралось.
Екатерина ахнула. Такие деньжищи!
— А потом… — Виктор сгорбился, постарел на глазах. — Потом в больнице лежал и все думал. Про жизнь думал, про любовь отцовскую. И понял — не ту я дочку растил. Не тому учил.
Он придвинул конверт к Екатерине:
— Это тебе. С днем рождения, племянница.
Она отшатнулась:
— Дядя Витя, вы что? Не надо! Это же Юлины деньги!
— Мои это деньги, — жестко отрезал он. — Были. Теперь — твои. Ты их заслужила. Своим сердцем заслужила, добротой своей. Бери и не спорь.
— Но как же…
— А вот так! — он стукнул ладонью по столу. — Я все решил. Юльке моей и без того хватит — ей эта квартира достанется, братьев-сестер у нее нет, все одной будет.
Мы с матерью баловали ее, души не чаяли. А толку? Выросла… — он запнулся, подбирая слово, — черствой выросла. Бездушной. Как те камни в шахте, где я работал.
Екатерина сидела, стиснув руки. В горле стоял комок.
— Возьми, — мягче повторил Виктор. — Купишь себе квартиру в Туле, закончишь учебу, работу там найдешь. Или еще что — твое дело. Ты умная, не промотаешь.
Он поднялся, прошелся по кабинету:
— Я ведь тебя, считай, второй дочкой всегда считал. Только стеснялся показать — думал, своя обидится. А теперь — будь что будет!
Когда новость разнеслась по семье, разразился скандал. Юлия рыдала, запершись в комнате.
Тетя Наташа кричала, что муж совсем из ума выжил.
Прибежала мать Екатерины — успокаивать, мирить.
— Витя, побойся бога! — причитала она. — Родную дочь без наследства оставляешь!
— Не без наследства, — упрямо мотал головой дядя. — Все, что нажили с Натальей — ей достанется.
А это, — он похлопал по конверту, — мое кровное, заработанное. Кому хочу — тому дарю.
Екатерина сидела в уголке, чувствуя себя воровкой. Хотела отказаться, вернуть деньги — но видела, как решительно сжимаются губы дяди Вити, как упрямо вздергивается его подбородок.
Юлия не разговаривала с ней месяц. Потом начала здороваться сквозь зубы. А через полгода пришла в гости — осунувшаяся, притихшая, в стареньком свитере.
— Кать, — сказала она, глядя в пол. — Ты это… прости меня, а? Я тогда… не подумала. Испугалась, что без отпуска останусь. А он чуть не умер. Из-за меня чуть не умер.
Екатерина молча обняла сестру. Та уткнулась ей в плечо и разрыдалась.
— Я такая …! — всхлипывала она. — Папа теперь со мной почти не разговаривает. Смотрит как на чужую. А я не знаю, как все исправить!
— Знаешь, — Екатерина погладила ее по спине. — Просто будь другой. Той, какой он хотел тебя видеть. Любящей дочерью, а не избалованной принцессой.
Юлия закивала, размазывая слезы:
— Я стараюсь. Работу нашла, представляешь? В библиотеке. Сама теперь на курсы езжу, не прошу денег…
Прошел год.
Екатерина купила небольшую квартиру в Туле — недалеко от института. Дядя Витя часто заезжает в гости, помогает с ремонтом. Юлия тоже забегает — они снова сблизились, как в детстве.
А недавно Екатерина случайно увидела их вдвоем — отца и дочь. Они сидели в сквере на лавочке, о чем-то тихо разговаривали.
Юлия держала отца за руку и улыбалась — той прежней, детской улыбкой. А он гладил ее по голове и украдкой вытирал слезы.
Говорят, деньги портят людей. А бывает и наоборот — учат ценить то, что дороже любых денег. Любовь, верность, доброту. Жаль только, что прозрение порой приходит через боль.
