– Ой, не драматизируй! – Кира махнула рукой и улыбнулась. – Я же не собираюсь устраивать войну за внимание мужа. Толик любит мать – это нормально. Она одна его вырастила, всю жизнь ему посвятила. Я это понимаю и принимаю.
– Ты слишком добрая, – Алина вздохнула. – Или наивная… Свекрови такие вещи нутром чуют. И пользуются, поверь мне.
– Не все свекрови одинаковые, – Кира отпила кофе. – К тому же, не собираюсь я считать, сколько времени муж проводит с матерью, а сколько со мной. Любви на всех хватит.
– Дай-то бог, – Алина покачала головой. – Но я бы на твоемместе…
– А ты не на моем месте, – мягко перебила её Кира. – Толик – золото, правда. А Мария Степановна… Ну, сложный человек. Но ведь у неё и жизнь была непростая.
Анатолий и правда очень любил мать, в конце концов, она была самым близким человеком на протяжении большей части его жизни. Про отца он почти ничего не знал. Его последнее воспоминание о нем – это как отец ушёл из семьи. Анатолию тогда было лет пять.
Маленький Толя проснулся от громких голосов. Он лежал, вжавшись в подушку, и пытался разобрать слова, долетавшие из кухни. Мама плакала – тихо, но он слышал. А папа говорил что-то резкое, отрывистое.
«Ты же знала, на что шла… Я честно пытался… Не могу больше… Задыхаюсь здесь…»
Потом хлопнула дверь – так сильно, что зазвенела люстра в прихожей. Толя вскочил с кровати и бросился к окну. В тусклом свете фонаря он увидел, как отец быстрым шагом идет к машине. Вот он сел за руль, завел мотор… Мальчик прижался лбом к холодному стеклу. Машина тронулась и медленно растворилась в темноте.
Больше отца они не видели.
Мария Степановна не сломалась. Днем она работала в библиотеке, по вечерам подрабатывала уборщицей в офисном центре. Когда Толя болел – а болел он часто – она сидела у его кровати, меняла компрессы, поила горячим чаем с малиной. Прижимала к груди, шептала: «Мы справимся, сыночек. Мы вместе справимся…»
Анатолий рос послушным, старательным мальчиком. Хорошо учился, помогал матери по дому, не доставлял хлопот. Временами он вспоминал отца – его широкую улыбку, сильные руки, запах табака и одеколона. Но воспоминания с годами тускнели, растворялись, как старые фотографии. А мать была рядом – всегда, каждый день. Она жила им, дышала им, растворялась в нем без остатка.
А потом он вспомнил Киру. И её он тоже безумно любил. Она стала вторым действительно близким человеком для Анатолия.
С ней они познакомились на корпоративе – она работала в соседнем отделе. Яркая, уверенная в себе, с легкимхарактером и заразительным смехом. Анатолий влюбился сразу и безоговорочно. Через полгода они поженились.
Мария Степановна приняла новость о свадьбе внешне спокойно. Помогала с организацией, советовала, где заказать торт, какие купить цветы… Но иногда, когда думала, что её не видят, смотрела на сына странным, цепким взглядом. А однажды, перебирая старые альбомы, вдруг сказала:
– Вот, Толенька, смотри – тебе здесь четыре года, на даче у бабушки. А это последняя фотография, где мы все вместе… – Мария Степановна провела пальцем по глянцевой поверхности снимка. – Через месяц твой отец нас бросил. Ушёл к другой женщине, как последний подлец. Ни разу даже не поинтересовался, как ты растёшь, не помог… А ведь клялся в любви, обещал быть всегда рядом. – Она тяжело вздохнула. – Вот такими они бывают, мужчины. Легко предают, бросают… Но ты же не такой, правда, сыночек? Ты никогда не оставишь свою мать одну?
Зима в этом году выдалась на редкость снежная. Анатолий стоял у окна, любуясь, как падают крупные хлопья, укутывая город в белое одеяло.
– Толик, я договорилась с прокатом, – Кира вышла из спальни, на ходу заплетая волосы в косу. – Коньки нам оставят до шести вечера. Потом можно будет погреться в том кафе с камином. Помнишь, где мы в прошлый раз были?
Анатолий обнял жену за плечи:
– Помню. Там ещё глинтвейн потрясающий.
Телефонный звонок прозвучал неожиданно громко. На экране высветилось «Мама».
– Толенька, сынок, – голос Марии Степановны звучал взволнованно. – Ты не мог бы приехать? Тут шкаф… Я хотела за ним протереть, а он так странно скрипит. Боюсь, не упал бы.
– Мам, мы собирались…
– Сыночек, ну кто же мне поможет, если не ты? Вдруг правда упадет? Я же одна совсем…
Анатолий посмотрел на жену виновато. Кира только махнула рукой – мол, езжай.
– Хорошо, мам. Сейчас приеду.
Пока он собирался, Кира уже листала телефон:
– Не переживай, я давно хотела на мастер-класс по керамике сходить. Как раз сегодня группа набирается.
Шкаф, конечно, простоял бы еще лет двадцать без всякой опасности упасть. Но Мария Степановна так обрадовалась приезду сына, засуетилась, накрывая на стол: «Толенька, я тут пирожков напекла… И борщ есть. Ты же любишь мой борщ?»
Домой Анатолий вернулся затемно. Кира встретила его с горящими глазами – на мастер-классе она слепила забавную кривоватую чашку и теперь с гордостью демонстрировала своё творение.
– Через неделю будет готова, – она поставила чашку на полку. – Представляешь, я даже не расстроилась, что не попала на каток. Давно хотела попробовать что-нибудь этакое!
Анатолий благодарно обнял жену. Вот так всегда – она умела находить хорошее в любой ситуации.
Приближался Новый год, и город понемногу погружался в праздничную суету. Витрины магазинов сверкали гирляндами, отражаясь в лужицах подтаявшего снега. В воздухе пахло мандаринами и хвоей.
– А вот этот, смотри, с подсветкой и несколькими режимами работы, – Мария Степановна листала каталог подарков. – Дороговато, конечно…
– Ничего, мам. Если понравился – возьмем.
– Правда? – она просияла. – А то я смотрю, Кире своей ты уже духи присмотрел. Не из дешевых, между прочим.
– Мам…
– Да нет, я ничего… Просто, знаешь, подарок матери должен быть особенным. Всё-таки кто тебе ближе должен быть?
Вечером, рассказывая об этом разговоре Кире, Анатолий ждал если не скандала, то хотя бы обиды. Но жена только рассмеялась:
– Пусть мама получит подарок подороже, разве цена определяет, насколько подарок важен для человека? Ты же знаешь, я давно мечтала именно об этом аромате.
Уже засыпая, Анатолий думал о том, как ему повезло с женой. Кира никогда не устраивала сцен, не ревновала к матери, не требовала выбирать между ними. Временами его кольнула смутная тревога – не слишком ли часто в последнее время мать требует его внимания по пустякам? Не слишком ли явно пытается убедить его в своём первенстве? Но мысль эта быстро растворялась в благодарности к жене за её мудрость и понимание.
Кира торопилась домой из магазина. После нескольких дней оттепели ударил мороз, превратив подтаявший снег в настоящий каток. Она осторожно пробиралась по обледеневшему тротуару, стараясь держаться ближе к стене дома. До дома оставалось буквально двадцать метров: небольшая лесенка, тротуарчик и подъезд. Слава богу, а то идти по этому гололёду… Бррр.
Она ступила на обманчиво чистую ступеньку и почувствовала, как её нога поехала в сторону. Попытавшись удержать равновесие, она взмахнула рукой, выпуская пакет с продуктами. Нога подвернулась неестественно, что-то хрустнуло, и острая боль пронзила лодыжку.
Она не сразу поняла, что кричит. Сумка отлетела в сторону, пакет с продуктами порвался, апельсины раскатились по асфальту. Кто-то бросился поднимать её, послышались встревоженные голоса. Боль накатывала волнами, к горлу подступала тошнота.
– Скорую! Вызовите скорую!
Время растянулось, как резиновое. Кира смутно помнила, как её загружали в машину, как врач осматривал ногу, как везли по вечерним улицам. В приёмном покое сделали рентген.
– Перелом, – констатировал врач. – Сложный. Придётся вас госпитализировать.
Только в палате, когда первая волна боли отступила под действием лекарств, Кира смогла наконец позвонить мужу.
– Толик, – голос предательски дрожал. – Я в больнице. Сломала ногу, представляешь? Такая растяпа…
– Что? Как это случилось? В какой больнице?
– В двадцатой. Толик, – она сглотнула комок в горле, – мне нужны вещи. Пижама, зубная щетка… Ты сможешь привезти?
– Конечно, сейчас…
– Толя! – в трубке послышался голос Марии Степановны. – Ты куда собрался? Мы же в магазин собирались!
– Мам, Кира в больнице. Я должен…
– Подожди-подожди. Мы полдня ждали, когда ты освободишься, чтобы выбрать пылесос. Я же не могу одна – вдруг что-то тяжелое придется поднимать? И консультанта нужно расспросить, и характеристики сравнить…
– Мам, но Кира…
– Из больницы никуда не денется! – в голосе Марии Степановны зазвенели властные нотки. – Съездим в магазин, выберем пылесос, потом отвезешь вещи. Что там страшного случится за пару часов?
Кира слушала этот разговор, и внутри у неё всё сжималось. Она представила больничный коридор, равнодушные стены, запах лекарств… Ей вдруг стало так одиноко, так страшно…
– Мам, извини, но я должен ехать.
– Толя! – Мария Степановна повысила голос. – Для тебя что, жена важнее родной матери?!
В трубке повисла тяжелая пауза. Кира затаила дыхание.
– Знаешь, мам… – голос Анатолия стал вдруг твердым, незнакомым. – Если я сейчас брошу жену одну в больнице ради похода за пылесосом… Чем я буду лучше отца, который бросил тебя в трудную минуту?
– Что?! – Мария Степановна задохнулась от возмущения. – Как ты смеешь! Это совсем другое! Я тебя растила одна, я всю жизнь…
– Прости, мам. Я приеду через три-четыре часа. Правда приеду. Но сейчас я должен быть с женой.
– Неблагодарный! – в трубке послышался звон разбитой чашки. – Я всё для тебя… А ты… Вот, значит, как? Ну хорошо!
Связь прервалась. Через минуту телефон Киры взорвался звонком.
– Ты! – от крика Марии Степановны пришлось отодвинуть трубку от уха. – Ты настроила его против матери! Ты его забрала у меня! Специально это подстроила, да? Чтобы он бросился к тебе? Упала она, видите ли! Перелом у неё! А я? Обо мне кто подумает?
– Мария Степановна…
Но свекровь уже бросила трубку. А через несколько минут пришло сообщение от соседки – она видела, как Мария Степановна, хлопнув дверью так, что задрожали стекла, быстрым шагом направилась к автобусной остановке. Видимо, решила ехать за пылесосом одна.
Анатолий приехал в больницу с большой сумкой – собрал всё, что могло понадобиться. Кира улыбнулась, увидев любимую пижаму с котятами и домашние тапочки.
– Ты как? – он присел на край кровати, осторожно взял её за руку.
– Жить буду, – Кира попыталась пошутить, но голос предательски дрогнул. – Толик, прости… Я слышала ваш разговор с мамой. Не хотела становиться причиной конфликта.
– Ты не причина, – он покачал головой. – Знаешь, когда она сказала эту фразу про выбор между женой и матерью… Я вдруг так ясно всё увидел. Она годами использовала историю с отцом, чтобы держать меня на привязи. «Не бросай маму, как отец». А сама требует, чтобы я бросил тебя в трудную минуту.
Кира сжала его руку:
– Она просто боится остаться одна.
– Знаю. Но это не оправдание.
В следующие недели Мария Степановна словно задалась целью проверить решимость сына. Когда Анатолий собирался в больницу, она звонила с жалобами на сердце. Стоило ему запланировать поездку за Кирой после выписки – у матери вдруг начинала кружиться голова, и она требовала срочно везти её в поликлинику.
– Толенька, – её голос в трубке дрожал. – У меня такое давление… Наверное, инсульт начинается. Врача бы…
Приехавшая скорая констатировала обычное возрастное недомогание. «Больше гуляйте, меньше нервничайте».
В другой раз она позвонила поздно вечером:
– Сынок, тут кран потёк… Всё заливает! Срочно нужна твоя помощь!
Анатолий примчался – оказалось, что всего лишь слегка подтекает прокладка. Можно было спокойно вызвать сантехника утром.
Каждый раз он срывался по первому зову, но внутри росло глухое раздражение. Он всё яснее видел: мать не просто просит помощи – она намеренно создаёт ситуации, где он должен выбирать между ней и женой.
Вечером, вернувшись с очередного ложного вызова, Анатолий долго сидел в темноте на кухне. За окном мерцали огни города, где-то вдалеке завывала сирена скорой. Он думал о том, как мать, сама того не понимая, учила его быть верным, не бросать близких в беде. Вот только теперь эти уроки обернулись против неё самой.
Телефон тихо звякнул – сообщение от матери: «Сынок, может, завтра заедешь? Я пирожков напеку…»
Анатолий закрыл глаза. Нужно поговорить. Начистоту, как взрослые люди. Иначе эта игра в манипуляции никогда не закончится.
Анатолий приехал к матери субботним утром. В подъезде пахло свежей выпечкой – Мария Степановна действительно напекла его любимых пирожков с капустой.
– Толенька! – она бросилась к двери, заслышав знакомые шаги. – Проходи скорее, я и чай уже…
– Мам, – он мягко перехватил её руку. – Давай сначала поговорим.
Она замерла, внимательно вглядываясь в его лицо. За тридцать с лишним лет она научилась читать каждую его интонацию, каждый жест.
– Что-то случилось?
– Присядем, – Анатолий опустился на диван и похлопал по месту рядом с собой.
Мария Степановна медленно села, расправляя складки на домашнем платье.
– Мама, – он взял её руки в свои. – Я очень люблю тебя. Ты вырастила меня одна, дала мне всё, что могла. Я бесконечно благодарен тебе за это.
– Но? – она напряглась, почувствовав недосказанность.
– Но я больше не могу так. Не могу разрываться между тобой и Кирой. Не могу каждый раз чувствовать себя предателем, когда уделяю внимание жене. Не могу бежать по первому зову, бросая все дела, только чтобы убедиться, что никакой катастрофы нет.
– Я же только…
– Нет, мам. Давай будем честными. Ты специально создаёшь ситуации, где я должен выбирать. Но я не хочу выбирать. Я хочу, чтобы вы обе были в моей жизни. Чтобы мы были семьёй. Настоящей семьёй, где все поддерживают друг друга.
Мария Степановна молчала, опустив глаза. По щеке скатилась слеза.
– Ты всегда учила меня быть хорошим человеком, – продолжил Анатолий. – Быть надёжным, заботливым. Я стараюсь быть таким. Но это значит быть хорошим и мужем тоже, не только сыном.
– Что ты такое говоришь… – она подняла на него полные слёз глаза. – Я же только хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Чтобы ты был счастлив. Разве мать может хотеть другого?
– Я знаю, мам. Но иногда… иногда мне кажется, что дело не только в этом. Может быть, ты сама не замечаешь, как сильно на тебя повлиял уход отца. Как боишься снова кого-то потерять.
Мария Степановна дёрнулась, словно от удара:
– Причём здесь твой отец? Это было давно… Я даже не вспоминаю…
– Мам, дай мне жить своей жизнью. Иначе… иначе мы все друг друга потеряем.
За окном медленно падал снег. Где-то в глубине квартиры тикали старые часы – те самые, которые когда-то отсчитывали минуты в ночь ухода отца. Мария Степановна сидела очень прямо, сжимая в пальцах кружевной платочек.
– Я постараюсь, – наконец тихо сказала она. – Только не бросай меня, сынок.
– Не брошу, – Анатолий притянул мать к себе, обнял. – Мы справимся. Вместе справимся.
