– Ириш, не плачь.
– Я не плачу, – она судорожно вытерла щёки. – Это гормоны. Просто гормоны.
Из детской вышла Надежда Петровна:
– Уснула. С горя наревелась, бедная…
Она присела на краешек кухонного стула, помолчала, разглаживая складки на фартуке:
– В Нижний, значит?
– Мам, мы ещё ничего не решили, – Ирина опустилась на соседний стул.
– А что тут решать? – Дима нервно забарабанил пальцами по столу. – Не на улицу же вам идти.
– К нам пойдёте, – решительно заявила Надежда Петровна.
– Мама, у вас однушка. Куда мы вчетвером?
– Зато своя. И никто не выгонит.
Дима поморщился:
– Тёщ, ну хватит. Не выгоняет нас никто. Просто обстоятельства так сложились.
– Обстоятельства? – Надежда Петровна фыркнула. – Обстоятельства – это когда форс-мажор. А тут что? Нельзя было месяц назад предупредить? Или хотя бы спросить – как там невестка, сможет ли сейчас переехать?
– Мама! – Ирина схватилась за живот. – Не надо так…
Малыш снова заворочался, словно чувствуя мамино волнение. Дима присел перед женой на корточки, положил руку ей на колено:
– Тихо-тихо. Всё хорошо будет. Что-нибудь придумаем.
– Что тут думать? – Надежда Петровна встала. – Сейчас отцу твоему позвоню. Пусть с работы пораньше придёт, все вместе обсудим.
Она вышла в коридор, на ходу доставая телефон. Ирина и Дима остались вдвоём.
– Дим, – тихо позвала Ирина. – А ты… ты давно знал? Про повышение?
Он отвёл глаза:
– Неделю назад намекали. Но я думал – обойдётся. Откажусь, и всё.
– А зарплата… там намного больше?
– Не сказать, что сильно, но побольше, – он сжал её руку. – Плюс квартира служебная, в новом доме.
Ирина закрыла глаза. Перед внутренним взором пронеслись картины: Алиска, рыдающая в новом, незнакомом садике. Она сама, одна с двумя детьми в чужом городе. Врачи в незнакомой больнице, без мамы рядом…
– Я не смогу, – прошептала она. – Не сейчас. Не в таком состоянии.
– Знаю, – он поцеловал её пальцы. – Потому и хотел отказаться.
Из коридора донёсся голос Надежды Петровны:
– Сергей, ты только не волнуйся… Да, прямо с утра приехала… Нет, я уже здесь, всё нормально… Давай пораньше, а? Тут решать надо что-то…
В детской заворочалась Алиса. Ирина дёрнулась было встать, но Дима удержал:
– Сиди, я схожу.
Он вышел, а она осталась сидеть, механически поглаживая живот. В голове крутились обрывки мыслей: ипотека, переезд, Новгород, малыш, садик, мама, свекровь…
– Мамочка? – сонный голос Алисы вырвал её из оцепенения. – А бабушка Валя ушла?
– Ушла, солнышко, – Дима внёс дочку на руках. – Давай маму обнимем? Только осторожно, помнишь – там братик.
Алиса обхватила Ирину за шею, уткнулась носом в плечо:
– Мам, а мы правда должны уехать?
– Милая… – у Ирины перехватило горло.
– Я не хочу никуда ехать, – в голосе девочки зазвенели слёзы. – Тут мой садик. И Катька из соседнего подъезда. И качели наши. И…
– Тихо-тихо, – Дима погладил дочку по спине. – Мы что-нибудь придумаем.
– Точно придумаем, – от двери раздался голос Надежды Петровны. – Отец сказал – через час будет. И это… Он говорит, у них на маршруте освободилось место. Второй водитель нужен.
Дима поднял голову:
– В смысле?
– В прямом. Можешь по вечерам подрабатывать. Права-то есть.
– Подрабатывать? – он нахмурился. – А смысл? Всё равно на съёмную не хватит.
– А мы всё посчитаем, – Надежда Петровна решительно направилась к шкафу. – Где тут у вас бумага, ручка? Сейчас всё разложим по полочкам…
Она достала старую тетрадь, начала что-то быстро писать:
– Значит так. Ипотеку вы платите сколько? Так, пишем. Теперь – если папка тебя на маршрут возьмёт, это ещё плюс тридцать тысяч. А, и ещё это… – она замялась. – В общем, мы с отцом тоже можем помочь. Немного, конечно, но всё же…
– Мама, нет, – Ирина попыталась встать. – Вы сами еле…
– Молчи! – прикрикнула Надежда Петровна. – Я твою свекровь сейчас понимаю, честное слово. Вечно вы – «не надо, не берите, сами справимся». А сами – что? В угол загнаны, как мышата!
Она вдруг всхлипнула:
– Господи, да если б у нас квартира была побольше… Жили бы все вместе, и горя не знали.
Алиса, притихшая было, вдруг встрепенулась:
– А давайте все вместе жить! И бабушку Валю позовём! Я тогда каждый день танцевать для неё буду!
Взрослые переглянулись. В этой детской наивности было что-то щемящее – словно напоминание о том, как всё должно быть на самом деле. Как могло бы быть, если бы…
– Если бы у нас была нормальная квартира, – вздохнула Ирина, – своя…
– Будет, – твёрдо сказал Дима. – Слышишь? Будет. Я что-нибудь придумаю.
Он поцеловал жену в макушку, потом дочку:
– Так, а ну-ка покажи бабушке свой новый танец! А то обещала-обещала…
Алиса расцвела, спрыгнула с маминых колен:
– Бабуль, смотри! Вот так надо…
Она закружилась по кухне, напевая что-то своё, и на минуту всем показалось, что всё будет хорошо. Должно быть хорошо. Иначе просто не может быть.
А часы на стене всё тикали и тикали, отсчитывая время до пятницы. До того момента, когда придётся принимать решение. Выбирать между плохим и очень плохим. Между своим и чужим. Между долгом и любовью.
И где-то там, в другом конце города, Валентина Сергеевна сидела в полупустом доме, где коробки с вещами громоздились по углам как молчаливые свидетели уходящей жизни. В руках она держала старый фотоальбом, перебирая пожелтевшие снимки.
Вот Дима первый раз пошёл в школу – она сама гладила ему рубашку с вечера, так волновалась. Вот его выпускной – стоит такой взрослый, но глаза всё те же, мальчишеские. А вот и свадьба…
Валентина Сергеевна вздохнула, разглядывая свадебную фотографию. Ирина в белом платье – молоденькая совсем, счастливая. И Дима рядом – смотрит на неё так, словно весь мир для него в этой девочке сошёлся.
– Валюха, ты где? – голос мужа вывел её из задумчивости.
– Здесь я, – отозвалась она. – Альбомы разбираю.
Виктор Николаевич присел рядом, заглянул через плечо:
– А, свадьбу смотришь? Хороший день был.
– Хороший, – эхом откликнулась она. – Только я тогда уже всё для себя решила. Что не пара она Димке. Что не такую я ему жену хотела…
– И как, права оказалась? – муж усмехнулся, но как-то невесело.
Валентина Сергеевна промолчала. Перед глазами встала сегодняшняя сцена: Ирина, бледная, держится за живот. Алиска плачет в детской. А Дима… Дима первый раз в жизни повысил на неё голос.
– Ох, Витька, – медленно проговорила она, – я ведь тогда, когда они пожениться решили, всё думала: молодые, глупые, где жить будут? А теперь вот… Сами их без угла оставляем.
– Так а что делать-то? – Виктор Николаевич тяжело вздохнул. – Дом продан. Новые хозяева через две недели въезжают. Не на улице же нам жить.
– А им, значит, можно? – вдруг вскинулась Валентина Сергеевна. – С маленьким ребёнком и вторым на подходе?
– Валя…
– Нет, ты мне скажи – можно? А то, что у Ирки осложнения, что врачи сказали – никаких переездов… Это как?
Она захлопнула альбом, резко встала:
– И ведь знала же, что у них с квартирой задержка. Знала! Не они же в этом виноваты. Могла подождать пару месяцев с продажей дома. Но нет – упёрлась. «Мы решили, мы всё решили!»
– Валентина, – муж редко называл её полным именем, – ты чего это?
– А того! – она вдруг всхлипнула. – Видел бы ты, как Алиска на меня сегодня смотрела. Как будто я… как будто я чудовище какое-то.
Виктор Николаевич обнял жену за плечи:
– Ну-ну, успокойся. Что-нибудь придумаем.
– Что тут придумаешь? – она вытерла слёзы. – Разве что… – она замолчала, что-то обдумывая.
– Что?
– Там же у нас в квартире две комнаты. Большие. Если перегородку поставить в зале…
Муж внимательно посмотрел на неё:
– Ты это серьёзно сейчас?
– А что? – она упрямо вздёрнула подбородок. – Временно, пока их дом не достроят. Алиске в садик привычный ходить. Ирка доносит спокойно. И мы рядом – поможем если что…
Она осеклась, увидев, как муж улыбается:
– Чего ты?
– Да так, – он покачал головой. – Думаю – вот она, настоящая Валя. Которая всегда сначала рубанёт сплеча, а потом места себе не находит.
– Вот ещё! – фыркнула она, но щёки предательски покраснели. – Просто… по-хозяйски так будет правильнее. И вообще…
Зазвонил телефон. Валентина Сергеевна глянула на экран – Дима.
– Да, сынок?
– Мам, – голос у него был какой-то странный, – ты присядь.
– Что случилось? – она похолодела. – С Ирой что-то?
– Нет-нет, всё нормально. Просто… В общем, мне с завода звонили. Насчёт Новгорода.
– И?
– Я отказался, мам.
Она медленно опустилась на стул:
– Как – отказался? Димка, там же перспективы! Квартира служебная! Зарплата!
– Мам, – он помолчал, – а помнишь, ты мне в детстве всегда говорила: «Главное – чтобы совесть была чистой»?
– Ну?
– Так вот. Я не могу сейчас Иру с Алиской в другой город везти. Не имею права. Ты же видишь, в каком она состоянии.
Валентина Сергеевна прикрыла глаза. В трубке было слышно, как на заднем плане Алиса что-то рассказывает, заливисто смеясь.
– Дим, – медленно проговорила она, – а что если… Что если мы попробуем как-то вместе? Ну, в квартире. Тесновато будет, конечно…
– Мам, – перебил он, – ты правда этого хочешь? Или просто совесть замучила?
– А ты знаешь, – она вдруг улыбнулась, – правда хочу. Вот прямо сейчас поняла – хочу. Алиску по утрам в садик водить. С Ирой в женской консультации сидеть. Пелёнки новые гладить…
– Мам, – в его голосе послышались слёзы, – ты чего это?
– Ничего, – она шмыгнула носом. – Старая чучуха просто. Полдня злилась, вошкалась, а теперь вот сижу, альбомы перебираю… И знаешь, что поняла?
– Что?
– Что никакая квартира того не стоит. Ни своя, ни чужая. Если из-за неё самые родные люди врагами становятся.
В трубке повисла тишина. Только Алискин смех звенел где-то далеко-далеко.
– В общем так, – вдруг сказала Валентина Сергеевна, – жить будем вместе. Мы с дедом сейчас приедем Алиске мороженое купим. Ире чаю сделаем. И будем думать, как нам перегородку в зале поставить, чтоб всем места хватило.
– Мам…
– Что «мам»? Или ты думаешь, твоей старой матери слабо с невесткой под одной крышей ужиться?
– Думаю, что люблю тебя, – просто сказал он. –
Валентина Сергеевна положила трубку и повернулась к мужу:
– Ну что, отец? Будем строить семейное общежитие?
– Будем, мать, – он притянул её к себе. – Куда ж мы денемся.
А где-то там, в их старой квартире, Ирина прижималась к мужу, глотая слёзы облегчения, Алиса скакала по комнате, размахивая руками: «К бабе Вале! К бабе Вале!», а ходики на стене всё так же отсчитывали время – но теперь уже не до срока выселения, а до новой, общей жизни.
Жизни, в которой не будет победителей и побеждённых. Только семья. Большая, сложная, но – семья.
