Марина застыла посреди кухни, не веря своим ушам. Слова мужа, небрежно брошенные им минуту назад, никак не укладывались в голове. В них звучало такое неприкрытое пренебрежение, такая уверенность в собственной правоте, что на миг ей показалось — это дурной сон. Не мог же Саша всерьез предлагать ей отказаться от мечты? От той самой машины, на которую она полгода копила, во всем себе отказывая?
— Зачем тебе эта колымага? Все равно ведь водить не умеешь. Давай продадим ее, расплатимся с моими долгами и махнем на недельку в Турцию. Чем не вариант? — продолжал меж тем Александр, вальяжно развалившись на стуле. Он говорил так, будто и впрямь не видел в своих словах ничего особенного. Будто речь шла о какой-то ненужной безделице, а не о заветном желании его жены.
Кровь бросилась Марине в лицо. В висках застучало от бешенства и обиды. Как он смеет? Как у него язык поворачивается предлагать такое? Ладно бы просто попросил денег на свои нужды — так нет же, этот иждивенец еще и условия ставит! Ее машина, ее мечта — разменная монета в его дурацких играх? Да будь она трижды проклята, если позволит ему распоряжаться тем, что нажито ее горбом!
Марина медленно поставила на стол чашку с кофе, которую до сих пор судорожно сжимала в руках. Пальцы тряслись от гнева, в горле стоял ком. Обида душила, мешала дышать. И ведь главное — не отказ сам по себе. А то, с какой легкостью, с каким пренебрежением муж перечеркнул все ее усилия, все надежды. Словно они ничего не стоят рядом с его хотелками.
— Саша, ты сейчас серьезно? — тихо спросила Марина, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Ты правда думаешь, что я соглашусь продать машину ради твоих долгов? Ради поездки на море? После того, как полгода горбатилась на трех работах, чтобы накопить на первый взнос?
Она смотрела мужу в глаза, все еще надеясь увидеть в них понимание. Сожаление. Готовность признать свою неправоту. Но Александр лишь раздраженно передернул плечами и скривился, как от зубной боли.
